28 января Харьковская филармония начинает цикл музыкальных киновечеров «Великий немой». Мы поговорили с автором проекта – пианистом и композитором Владимиром Соляниковым, чтобы выяснить чего ожидать нашим слушателям.
Вы открываете цикл «Великий немой», где будете выступать в роли тапёра (музыканта, сопровождающего показ немого кино). Какова Ваша цель – восстановить забытую традицию, погрузить зрителя в особую ретро-атмосферу, или Вы как музыкант и композитор ставите перед собой другие задачи?
Я, действительно, не стараюсь восстановить былую традицию, в том виде какая она была. В те времена 99% тапёров просто сопровождали фильмы, чтобы что-нибудь звучало, и не важно, что при этом происходит на экране – война, любовь, или что-то еще. И только 1 % музыкантов, таких как Дмитрий Шостакович, или Владимир Горовиц, старались озвучить происходящее на экране. Примерно в таком направлении работаю и я, но немного с другими акцентами. Сейчас время другой музыки, других песен и они диктуют нам свои интонации. Мне близка русская романтическая школа, с Рахманиновско-Листовской наполненностью, но я обязательно добавляю в это звучание современные интонации. При этом, то что я делаю, это своего рода кино-музыкальный веризм (реалистический стиль в итальянском искусстве. В музыке выражался в стремлении композиторов достоверно передать психологический конфликт героя, его эмоции – ред.) То есть, все происходящее на экране я стараюсь детально отразить в музыкальной палитре. Движения глаз, мимика, движения тела, передвижения в пространстве, это как бы один уровень – двигательная система. Второй уровень – это разные темы, например, тема любви, или тема переживаний. То есть, лейтмотивная система.
Как проходит подготовка к концерту? Вы как композитор прорабатываете заранее музыкальный материал, который будет звучать? У Вас в сознании складывается какая-то партитура?
Я не готовлюсь заранее. Я смотрю один раз этот фильм, потому что мне нужна задача, и стараюсь сразу же ее передать, потому что это моментально вызывает бурю свежих эмоций. На концерте я импровизирую и все происходит очень и очень быстро. Партитура, по всей видимости, складывалась у меня десятилетиями. Я не использую даже свою музыку, написанную ранее, у меня достаточно много сочинений для рояля, но это совершенно иной подход. А я стараюсь идти за фильмом и для меня в этом и есть интерес.
Я пытаюсь наполнить его тем звучанием, который, возможно, автор фильма даже не предполагал. Сделать его богаче, развивая весь тематический материал таким образом, чтобы это вызывало постоянную эмоцию. При этом, есть и другая задача – чтобы моя музыка стала единым целым с фильмом. Чтобы зритель как можно быстрее забыл, что я вообще нахожусь за роялем.
Это, наверное, самая сложная работа для меня, как исполнителя, музыканта, композитора. Здесь мгновенно нужно вспоминать все что ты знаешь, но делать это не интуитивно, по велению вдохновения, а отталкиваясь от того что происходит на экране. Здесь и анализ формы присутствует, и тональные сдвиги… Ведь невозможно играть в ля миноре все от начала до конца. Если едет паровоз – это одно дело. А если в кадре человек, который переживает сильную эмоциональную драму – это совершенно другое. Нужно найти и ритмическую фактуру, и тональный образ и многое другое. Например, понимаешь, что си-бемоль минор достаточно неудобная тональность, но все равно ее используешь, потому что это тональность которая здесь необходима. Она воздействует.
У Вас есть ощущение тональностей (цветной слух) как у Римского-Корсакова?
У меня тональности абсолютно точно очерчены. Например, есть драматические тональности, есть очень светлые, или простые (простоватые), а есть тональности трагически-драматического склада. Они насыщены сами по себе. Хотя звукоряд, вроде бы, тот же самый – мажор это мажор, а минор это минор. Но тем не менее, тембральная окраска у них разная. До минор (и бемольные тональности вообще, с тремя бемолями и более) в моем ощущении достаточно трагична. Но при этом, тональность фа-диез минор более глубокая, чем до-минор.
Вы достаточно разнообразно реализуетесь – преподаете в Университете искусств, играете сольно и в ансамблях, сочиняете музыку. Чем для Вас является этот проект? Это вызов?
Когда я начинал это действительно был вызов… Хотя… Это каждый раз вызов – необходимо максимально включаться и мгновенно реагировать, перебирая в сознании все свои знания. Потому что без того чтобы удивить публику ты просто не нужен. Это такое двойное состояние – ты удивляешь, чувствуешь, что аудитория реагирует на то что ты делаешь, и ты являешься единым целом с этим фильмом, крутишь это колесо вместе с автором фильма. Это соавторство, совершенно ни с чем не сравнимое. Например, играть в оркестре – тоже особые ощущения. Но здесь совершенно другое.
Мне кажется, что этот опыт – импровизировать во время концерта, отображая то что происходит на экране – можно сравнить с чем-то экстремальным. Например, с прыжком с парашютом.
Ну, да (смеется). Только это очень затяжной прыжок, в котором ты еще и должен все время что-то придумывать.
Автор: Катерина Лозенко
